О чём пишет современная русская литература.doc

О чём пишет современная русская литература?
Как ни отвечай, получится ответ на другой вопрос: «О чём мы читаем»

Лев Пирогов 02.09.10 // 12:47

Как ни отвечай, получится ответ на другой вопрос: «О чём мы читаем».

И это не означает, конечно, что между «что читают» и «что пишут» нет разницы. Есть, и немалая, и что-то мне подсказывает, что там, в этом зазоре, происходят очень интересные вещи.

Вот, скажем, известно, что общественное сознание является «бессознательным» науки: сначала в нём формируются некоторые запросы, а потом наука их удовлетворяет, открывая те «законы», какие нужно, и формируя ту «объективную картину мира», какая требуется.

Точно так же искусство является «бессознательным» общественного сознания. В этом его польза и его бесполезность. С одной стороны, искусство предсказывает тенденции общественного развития, с другой – поскольку эти предсказания не совпадают с нашими ожиданиями, никто не обращает на них внимания. Иными словами, литература (некоммерческая, «серьёзная») в идеале пишет не то, о чём нам (как нам самим кажется) хотелось бы прочесть. И если науку можно без потери качества заставить работать «на благо общества», то литературу нельзя. Она от этого сразу же мельчает, глупеет, подлеет и так далее.

Между сознанием и бессознательным существует «цензура». Механизм, подгоняющий наши истинные стремления, о которых мы не догадываемся, к тому, что мы сами о себе думаем.

В общественном бытии литературы таким механизмом является издательская деятельность. Издательская «цензура» отбирает из вала создаваемых текстов лишь то, что, по её мнению, наиболее отвечает запросам (вкусам, интересам и ожиданиям) публики. Конечно, будучи частью этой публики, гг. издатели ничегошеньки не знают о её действительных запросах; именно поэтому пресловутый «большой успех» в издательском бизнесе обычно приходит откуда не ждали, а просчитанные маркетологами проекты лишь сводят концы с концами.

Условно ситуация выглядит так: мы думаем, что нам хочется почитать «про бобслей», но при этом все случающиеся про бобслей книжки раздражённо отбрасываем – не то. А на самом деле нам просто не про бобслей нужно.

Означает ли это, что издательский механизм «цензуры» стоит на пути всеобщего счастья?

Ни в коем случае.

Если убрать издателя, то вместо него «решать» (и решать неправильно) будут читатель или писатель, – им тоже не дано заглянуть в своё подсознание. Тем более что эксперимент по отмене «цензуры» кое-где уже проведён. Скажем, в фантастике, где читатели сами взялись за «написательство», и качественный уровень текстов рухнул под напором «молодых талантливых авторов». В ответ на мой вопрос, о чём сегодня повествует фантастика, если «про космос» и «про вампиров» больше не актуально, писатель Сергей Жарковский отлил в бронзе: «Раньше фантастика звала в вузы, теперь – в писатели». То есть фантастика пишет о том, как хорошо быть фантастом. (И впрямь, разве ознаменовавший конец вампирной эпохи «Черновик» Сергея Лукьяненко был не об этом? Сидишь в башне и тасуешь «миры»…)

К этому же периодически склоняется прозаический столичный «мейнстрим» (писать про самих себя – что может быть слаще, особенно если ничего страшнее отражения в зеркале сроду не видел), и только издательский диктат стоит на пути «филологической прозы», заставляя её притворяться прозой других жанров.

В результате этой маскировки ответить на вопрос, о чём же пишет современная русская литература, труднее, чем кажется. Не особо рассчитывая на свои силы, я стал задавать его всем своим друзьям-читателям, и вот что у нас получилось.

Ясные-понятные варианты («про деньги», «про бандитов», «про офис» etc.) пришлось отмести, поскольку в чистом виде они остаются прерогативой литературы коммерческой, хоть «серьёзная» от них и отщипывает.

«Про войну» – тоже в мейнстрим не укладывается. Периодически вспыхивает интерес к отдельным авторам или книгам (Олег Ермаков, Вячеслав Миронов, Александр Карасёв), но нет устойчивого внимания к теме; из резервации интернет-сайта Art Of War литературу про войну не выпускают.

«О любви»? Вот уж с чем совсем плохо. «В СССР любви нет». (В качестве редчайшего исключения рекомендую книжку Александра Кондрашова с не особо внушающим доверие названием «Первый любовник», – имеется в виду актёрское амплуа.)

В общем, отбросив всё, что по тем или иным причинам не укладывается в мейнстрим, мы получили следующий скромный букетик.

Серьёзная литература пишет про самокопание. Про то, как мужчина-гуманитарий, от которого ушла жена, ищет своё место в этой непростой жизни. Про историю ХХ века в зеркале семейной хроники (снова жена ушла, стало быть). Наконец, про чувство собственного достоинства. Его, достоинство, все попирают (особенно жена, хы-хы), а герой пытается сохранить.

Одним словом – пишут про себя, литератора.

Пишут про то, как пишут. (Вот он, постмодернизм.)

Ну и маскируют эту главную и единственную тему каким-никаким сюжетом. Типа, он, этот литератор, заведует складом горюче-смазочных материалов. Или ушёл от мужа. И получается маскарад, а маскарад – это когда не взаправду.

Поэтому-то притязательный читатель всё чаще выбирает нон-фикшен, где реже возникает ощущение, что с тобой играют в бирюльки. А непритязательному и коммерческой литературы хватает, так что на долю «серьёзной» вообще не достаётся общественного внимания. Как изысканно выразился один мой товарищ, «всем до лампочки, о чём она пишет; всё равно всё как и везде – ароматизаторы, наполнители, канцерогены»…
И тут-то возникает главный вопрос.
А где как не везде-то?Ведь должно же – теоретически – существовать нечто, о чём литература пишет – а мы не читаем? Либо читаем, но не обращаем внимания?

Впору проводить ещё один референдум: «О чём, по-вашему, не пишет современная русская литература».

Как сказал кто-то умный, «скажите мне, чего нет в Америке, и я заработаю миллион».

Сдаётся мне, что чего не хватает в нашей литературе, к тому мы и стремимся подсознательно в реальной жизни. И это вовсе не «миллион», конечно. Любого простофилю спроси, чего ему не хватает для счастья, – попросит денег: «Остальное куплю». Это у него на поверхности, «в оперативной памяти». А в глубине, под спудом, хочется чего-то другого…

Начал было перечислять, но устыдился – у каждого это по-разному называется. А в общем – «чистого неба и свежего хлеба», как когда-то в поздравительных открытках писали.