РУССКАЯ ПРОЗА.pdf

(116 KB) Pobierz
427906976 UNPDF
А. А. ДЫРДИН, Д. В. РЫКОВА
РУССКАЯ ПРОЗА
1950-х – НАЧАЛА 2000-х ГОДОВ.
ОТ МИРОВОЗЗРЕНИЯ К ПОЭТИКЕ
Учебное пособие
по курсу «Современный литературный процесс»
УЛЬЯНОВСК
2005
РАЗДЕЛ III
НОВЫЕ ТЕНДЕНЦИИ В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ ПОСЛЕДНИХ
ДЕСЯТИЛЕТИЙ
§1. ЭВОЛЮЦИЯ ЖЕНСКОЙ ПРОЗЫ: ЖАНР И СЮЖЕТ
Споры о том, кто лучше пишет, возникали в литературных кругах с
самого начала прошлого века. Тогда Александр Куприн высказал свою
точку зрения на творчество Тэффи: «Нередко, когда Тэффи хотят
похвалить, говорят, что она пишет, как мужчина. По-моему, девяти
десятым из пишущих мужчин следовало бы у нее поучиться
безукоризненности русского языка»1. Во второй половине 20 века
суждения стали резче, а роль женщины в литературе несколько
изменилась. Так, например, о Людмиле Петрушевской ее коллега по перу
Мария Розанова сказала, что та пишет «как два мужика плюс три
крокодила вместе взятые»2.
Собственно и понятие «феминизм» появилось сравнительно недавно – в
1940-е гг. «С одной стороны, «феминизм» (от латинского femina – женщина)
означает широкое общественное движение за права женщин, с другой –
комплекс социально-философских, социологических, психологических,
культурологических теорий, анализирующих ситуацию в обществе»3.
Вот как о своем мировосприятии говорят сами писатели. Н. Садур в
одном из интервью заявила: «У меня нет мужененавистничества – это
ущербность какая-то. Хотя женщины мне сейчас стали нравиться больше:
они хитроумнее, тоньше. Мне даже стало казаться, что они духовно как-то
выше. Но то, что они не ровня, – это точно, хотя социально должны быть
равны. Мужчина и женщина – это разные планеты, как разные планеты
Америка и Россия. Женщина чрезмерно сильно чувствует все
происходящее вокруг. Если образно сравнить – как тигрица в клетке,
которой к лапе положили добычу, но взять не дают»4.
93
Только в середине 80-х гг. XX века женская проза оформилась и
начала заявлять о себе. Она объединила писательниц разных поколений с
разным жизненным опытом, иногда с диаметрально противоположными
взглядами и художественными пристрастиями.
Женская литература как литература написанная женщинами –
сложный и противоречивый феномен. Она существует внутри всего
объема литературы. Определить, что ту или иную книгу можно отнести к
данному явлению легко. Для этого нужно всего лишь прочитать имя
автора на обложке. Хотя и это не всегда является правдой. В эпоху
мистификаций писатель-женщина может скрыться под псевдонимом (для
примера можно упомянуть феномен Макса Фрая, под именем которого
плодотворно работает Светлана Мартынчик). Литературный критик А.
Молчанов пишет в статье о творчестве Людмилы Улицкой: «Я глубоко
убежден, что любой мужчина пишет мужскую прозу, а любая женщина
женскую. И те, и другие могут делать ее плохо или хорошо. И могут
устраивать мистификации, выдавая себя за лицо другого пола с помощью
фамилии на обложке. Все возможно, но по-настоящему хорошая проза
получается тогда, когда человек рассказывает о сокровенном, о том, что
пережил, о том, что любит и знает изнутри, глубоко, детально»5.
Сложность и противоречивость явления обнаруживается именно на
уровне идентификации. Воспитанные в условиях пренебрежения к миру
феминистических ценностей, писательницы пытаются открыть этот мир в
себе. Идентифицируя себя с женской прозой – как воплощением идеи
феминизма, – авторы в то же время испытывают всю меру отчуждения от
нее не только под воздействием внешних сил, но и потому что в целом
сами бессознательно являются носителями патриархальной культурной
традиции. Это усугубляется тем, что женщина психологически и
исторически привыкла идентифицировать себя с ролью хранительницы и
защитницы сложившегося уклада, готовой формы и здравого смысла.
«Внутренняя связь через организм с природным, стихийным
определяет женское сознание в целом. Отсюда и непременный пантеизм,
склонность к мистике, чертовщине, гаданиям, заговорам, и преувеличенное
внимание к плотской любви, и чувственный интерес к быту, комфорту,
материальному. В нем – отчаянное стремление закрепиться, зацепиться за
нечто простое и кажущееся незыблемым внешне, вопреки прущему изнутри
стихийному неконтролируемому. Если обратиться к классическому
разделению мужского и женского начал, то Мужчина – это Человек дневной,
явный, общественный, а Женщина – ночной, потаенный, природный. <…>
Название-формула замечательной повести Н. Садур «Девочка ночью»
распространяется далеко за пределы ее сюжета»6.
Ярко проявляется в женской прозе процесс поиска внутренней
идентичности. Он реализуется через творческую рефлексию и духовные
поиски героинь или самоидентификация. Писательницы начинают путь
94
обретения Самости, мучительный и пугающий неизбежностью погружения
в себя. Они словно повторяют схождение Орфея в царство Аида за
Эвридикой (символ души), а это чревато встречей с собственными
страхами и предубеждениями, неожиданными открытиями, потерей
иллюзий и конечным обретением гармонии.
К настоящему времени мы пришли с более чем солидным багажом
научных и художественных концепций, центром которых стала женщина.
Яркое подтверждение этого явления – то, что женская литература уже дала
не только целый ряд талантливых писательниц, но и создала новые жанры
(женский детектив, женское фэнтези, женский сентиментальный роман и
пр.) и новые формы творческих объединений. Трудно представить себе,
что пятнадцать-двадцать лет назад женская проза только начала
становление в отечественном литературном пространстве и вызывала в
лучшем случае реакцию недоумения.
В концепции постмодернизма заложена мысль о расширении
предметного поля искусства, где растворяются идеи, а также критерии
художественного и антихудожественного. Именно постмодернизм
активизировал идею феминизма (и движение, и науку), поскольку отказался от
принципа построения жестких ценностных вертикалей и признал
горизонтальную, многополюсную связь более продуктивной и актуальной.
При всей многовариантности явления женской прозы можно найти
уровни слияния: в определении проблем, в освещении специфически
женского опыта, эмоциональных и чувственных переживаний, в
особенностях освоения мира. Здесь множественность проявляется как
форма единого. Так, совершенно несхожие между собой Людмила
Петрушевская, Татьяна Толстая, Валерия Нарбикова, Нина Садур, Нина
Горланова, Людмила Улицкая, Марина Палей, Светлана Василенко и
другие создают единое эстетическое пространство, в котором образ
женщины становится объемным и ярким.
Лариса Васильева в статье «Женщина. Жизнь. Литература» пишет: «Не
женского засилья мы хотим в литературе. Не отделения от литературного
процесса, а своего места и обозначения в этом процессе. Не женскими
темами заполнить книги и средства массовой информации, а утверждением
женских начал мира, добра, милосердия и терпимости»7. Это формулировка
одной из главных идей феминизма «а ля рюс» – не воинствующего
прозападного, а исконного русского, опирающегося на древние традиции.
Многих из представительниц женской прозы не печатали долгое
время. Единственным способом дойти до читателей – как только появилась
возможность – стало издание специфических сборников, альманахов
(«Женская логика» (1989), «Не помнящая зла» (1990), «Чистенькая жизнь»
(1990), «Новые амазонки» (1991), «Абстинентки: сборник современной
женской прозы» (1991), «Чего хочет женщина...» (1993) и др.). Светлана
Василенко говорит о невыносимых условиях существования в нашей
95
стране пишущих женщин: «Галя Володина, ученица Юрия Трифонова,
работает дворником, не печатается, Нина Садур, прекрасный драматург и
прозаик, работает уборщицей в театре, ее не печатают, Ирина Полянская
судится с редактором, который не публикует ее книгу, стоящую в плане
издательства, где-то бродит ненапечатанная Валерия Нарбикова, хотя все
ее друзья по андеграундной тусовке напечатаны, и не раз, потому как –
мужчины, где-то в Перми голодает Нина Горланова с четырьмя детьми,
хотя в столе у нее лежит несколько романов, которые издательства не
хотят печатать, сторожем работает Елена Тарасова, чья повесть «Не
помнящая зла» тоже нигде не напечатанная и написанная еще до
Литинститута, сделала ей громкое имя…»8.
Предисловие к сборнику «Новые амазонки» стало настоящим
эстетическим манифестом женщин-писателей. В нем рисуется коллективный
творческий «автопортрет» – образ амазонки, крушащей все на своем пути в
поисках справедливости и, в то же время, сострадательной матери своим
детям и своим произведениям. Миф о новой амазонке созвучен
мировоззрению авторов особого направления – феминистской прозы.
Ее яркий представитель – Мария Арбатова. Беллетризованная
автобиография писательницы под названием «Мне сорок лет» стала
настольным пособием для каждой русской женщины, желающей
состояться в качестве Ирины Хакамады или Валентины Матвиенко.
Арбатова – не только успешная беллетристка, но и общественный деятель,
кандидат во всевозможные депутаты, участник предвыборных
президентских кампаний, член многих гуманитарных фондов и многое
другое. В своих «записках сорокалетней» Мария Арбатова создает портрет
универсальной эмансипе, современной мадам де Сталь, которая с блеском
играет в мужские игры и выходит из них победительницей, пряча в
ладонях израненное женское сердце. Попадая на ее сайт в Интернете9,
чувствуешь себя гостем женского Рима, где прекрасный пол
демонстрирует лучшие свойства своего человеческого, интеллектуального
и морального «я». О положении женщины в современном обществе
Арбатова говорит прямо, откровенно: «Все это произошло со мной только
по той причине, что я - женщина. И пока будут живы люди, не считающие
это темой для обсуждения, это будет ежедневно происходить с другими
женщинами, потому что быть женщиной в этом мире не почетно даже в
тот момент, когда ты делаешь то единственное, на что не способен
мужчина»10.
Использование личного опыта восприятия мира, мыслей и
переживаний выходит за рамки литературного приема. То, что
традиционно классифицируется как чрезмерная эмоциональность,
отсутствие логики, женские причуды и пр., то есть все то, что отличает
женщину от мужской культурной нормы, здесь проходит путь от
96
восприятия как внутренней слабости до утверждения как проявления
особенностей женского мира.
Позицию сильных женщин выражают книги русских писательниц.
Многие их произведения по форме и содержанию – жестки и замкнуты
сами в себе. Они не допускают ни сочувствия, ни жалости в ответ, только
выражают позицию или передают внутреннее состояние автора, что
читатель свободен принимать или не принимать. Эта тенденция нашла
отражение в формуле Е. Каплинской: «думайте обо мне всё, что хотите»11.
Все эти моменты, плюс выбор материала и способ его подачи
позволяют охарактеризовать женскую прозу, как литературу преодоления.
Эта тенденция актуальна для кризисного мироощущения авторов,
особенно ярко проявлявшегося в литературе рубежа веков.
ОСОБЕННОСТИ ЯЗЫКА
У представительниц женской прозы не просто складываются
отношения со словами, лексической и грамматической структурой языка.
Их главная проблема в том, что номинативные и грамматические
структуры отцовского языка не соответствуют смысловому содержанию,
вкладываемому в них авторами-женщинами, а оттенки их чувств и
переживаний не находят в языке подходящего выражения. Писательницы
обнаружили, что существующий язык отражает реалии преимущественно
мужского мира, где правят «фаллос» и «логос» («фаллогоцентризм»). Как
следствие – появилось ощущение исчерпанности языковых средств при
том, что мир остался не познан и не понят, а мысль недосказана.
«Я никогда не вела дневник. Все это невыразимо. Даже в кино. Даже
совсем без речи. Без диалога»12;
«Нет такого чувства, которое нельзя передать словами, но нет таких
слов, которыми можно передать чувство...»13;
«Слово для нас непочато и спит как в начале мира»14 – признаются
героини Ольги Татариновой, Валерии Нарбиковой, Ирины Полянской.
Авторы привлекают внимание читателей к проблеме соответствия
сути явлений и закрепленных за ними лингво-понятий. Даже верная
традиции Татаринова подвергает сомнению истинность этой парадигмы:
«Но как же так у нас нет другого слова – для обозначения реальности,
этого грубого эгоистического захвата человека, как вещи, пока она свежа и
чего-то стоит, с тем, чтобы потом от нее избавиться любой ценой, когда
она испортилась и не оправдывает больше надежд?»15.
Проанализируем некоторые явления грамматики и
словообразования, которые могут перенестись на другие уровни
организации текста.
Однако в том же тексте можно встретить и несознательный отказ от
использования женского рода: «Но если я останусь дома, я буду думать, а
мне нельзя. Так же, как замерзающему спать. Ему надо двигаться,
97
ползти»17. В этом случае выбор мужской формы говорит в пользу единства
всего рода человеческого.
Показателен еще один пример подобного обобщения во
множественном числе в произведении Галины Щербаковой: «Он дует мне
в волосы. Я дую ему в оторванную пуговичку. Два идиота»18. Здесь
принадлежность к миру людей несовершенных задается грамматически с
опорой на мужской род, а не реализуется, например, возможность сказать
«идиот с идиоткой».
Соблюдения или нарушения семантического согласования уместны и
при введении сравнительных конструкций: «Секретарша смотрит на меня,
как на Мону Лизу-Джоконду, пытаясь постичь, в чем ее секрет, почему
всему миру нравится эта широкая, скорее всего беременная, большелобая
мадонна без бровей»19 (подчеркивание женственности у женщины) – «Он
похорошел прямо на глазах, как Золушка после прихода феи»20
(подчеркивание женственности у мужчины).
В женских текстах наблюдается повышенный интерес к вопросам
«пола», а, следовательно, прослеживается и акцентуация категории рода,
которая приобретает функцию сексуализации, в том числе и игровой. Так,
Валерия Нарбикова пишет, что язык является «как бы материализацией
перехода пола» – а именно, «кофе (если с молоком, то было, если без
молока, то был)»21. У Татьяны Толстой в романе «Кысь» слова «кысь»,
«мышь», «жизнь», «ржавь», «клель», «марь» (3 скл., жен. р.), создают
целую парадигму женского рода. Такая акцентуация объяснима тем, что
женское начало оказалось сгущенным почти до точки в мужском
пространстве и потому сверхконцентрированным.
Однако часто писательницы находятся в поисках «середины»,

Plik z chomika:

Inne pliki z tego folderu:

Inne foldery tego chomika:

Zgłoś jeśli naruszono regulamin