AKUNIN Bruderszaft4.pdf

(6509 KB) Pobierz
263155676 UNPDF
 
Много книг 
   
   
     
     
     
 
   
Object 1
 
 
6866K    (скачать)   title: Купить <b>Смерть на брудершафт (фильма пятая и шестая)</b>: 
feed_id: 2942 pattern_id: 317 format: 2 book_author: Борис Акунин book_name: Смерть на 
брудершафт (фильма пятая и шестая)    (купить)   ­  Борис Акунин
 
 
 
Борис Акунин 
Смерть на брудершафт 
(фильма пятая и шестая) 
 
 
263155676.003.png 263155676.004.png 263155676.005.png
ФИЛЬМА ПЯТАЯ 
Странный человек 
 
Видение сонное, к худу 
Сверху, будто через густое облако, видно реку. Не особенно большую, а примерно как Тобол 
выше Тобольска. И вроде ледоход по ней, самый конец, когда ледяные глыбы уже не 
горбатятся, а поистерлись, потаяли, посерели от воды. Тесно реке, распирает ее лед, 
продохнуть не дает.
И ух вниз, с горней высоты, ажно печенка в горло. Туман жиже, прозрачнее, и теперь можно 
разглядеть: не река это, а улица. Невский проспект. Дома пообонь, будто высокие берега. И 
льдины не льдины, а мертвяки – люди в шинелях, гнедые лошади с раздутыми брюхами. И всё 
это серое, неживое движется меж каменных теснин, в сторону аммиралтейской иглы, дворца 
зимнего. Медленно, неотвратимо, и конца потоку не видать.
Страшно.
Хорошо, догадался молитву, хоть и во сне. Только произнес «Спаси, Господи, люди Твоя», и 
страшная блазна, ползущие вшами непокойники, сгинула. Проспект, однако, остался.
Теперь по нему шли живые, тьма тьменная. Радостные все, руками машут, кричат что­то, 
трубы у них трубят, песню слышно – как бы радостную, но в то же время и грозную. Словно 
крестный ход в престольный праздник. Но несут не кресты – хоругви кровавые, а вместо икон 
с Ликом Божьим тащут портреты, на них усатый кто­то, довольный, глаза щурит.
Первое виденье было хоть страшное, но понятное – где война, там и мертвецы. Второе 
сонному разуму не в охват. Кому поклоняются? Чему рады?
Но и тут пригодилось моление.
«…и благослови достояние Твое, победы на сопротивныя даруя» – пропал и черт усатый.
Всё пропало кроме Невского. Ни души на нем. Пусто, бело, морозно. Только сбоку по 
мостовой баба, замотанная в платок, тащит санки, еле идет. На санках куль небольшой, 
веревкой обвязанный. Хоть сверху не видно, однако известно: там усопший младенец. Баба 
пройдет немного, встанет. Потом снова идет. И никого на всем проспекте, только поземка.
Знамение это было страшней первого, но понятней второго. Быть сему месту пусту? Нельзя 
того допустить!
«…и Твое сохраняя Крестом Твоим жительство».
Сказал священные слова – победил Пустоту. Снова проспект переполнился, задвигался. 
Только не людьми, а железными крышами малыми, разноцветными. И чуднó: половина по 
правой стороне тащится, половина – по левой, встрень. По берегам­третуарам выставлены 
картины пестрые, на них девки намалеваны, тощие, полуголые, зубы скалят.
Плюнул на всю эту непонять из­под облаков. Зафырчал проспект: фрр­фрр. Полетели брызги 
черные.
Не «фрр­фрр», а «карр! карр!» Не брызги – вóроны.
То ли каркают, то ли по­иностранному кричат. И выше, выше подбираются. Уже близко они. 
Клювы острые, когти врастопыр.
Сейчас накинется, мелюзга бесовская, рвать зачнет. А молитвы нет – слова, как дальше, 
забылись. Не вспомнить.
Воронье гнездо 
На второй год боевых действий почти весь Генеральный штаб (а вместе с ним отдел IIIb, к 
которому был приписан майор Йозеф фон Теофельс) вслед за Oberste Heeresleitung, ставкой 
верховного главнокомандования, переместился в Силезию, поближе к Восточному фронту. 
Разместились удобно, в охотничьем замке Плес, но по мере того, как война набирала силу, 
разбухала и главная квартира. Ко второй зиме не только во флигелях и пристройках, но в 
оранжереях, подсобных помещениях, даже сторожках и сараях поселились Sektionen и 
263155676.006.png
Abteilunge n [1]   разной степени необходимости. При этом размещение не всегда 
соответствовало истинной полезности подразделения. К примеру, Abteilung IIIb, без которого 
великая армия оглохла бы и ослепла, ютился в бывшем птичнике. Из прежнего курятника 
велось управление всей гигантской агентурной сетью, пронизывавшей тылы вражеских 
государств. В утятнике расположился мозговой центр контрразведки. Фронтовой разведкой 
руководили из гусятника. Сектору военной журналистики, агитации и пропаганды достался 
индюшатник. Цензура и сектор военных атташе делили страусиный вольер. В кабинете 
начальства когда­то хранились свежие яйца. Шутки по этому поводу офицерам давно уже 
надоели, но прозвища («куроводы», «селезни», «индюки» и прочее) присохли намертво и в 
дальнейшем, когда Ставка сменила дислокацию, уже не менялись.
В этом птичьем царстве майор бывал нечасто. Только по экстренному вызову – как сейчас. 
Фон Теофельс был у руководства на особом счету, способного офицера приписывали то к 
одному сектору, то к другому, в зависимости от задания. Поручения неизменно относились к 
категории сверхважных, однако важность не всегда сочеталась с  интересностью,  а именно 
этот параметр являлся для Зеппа определяющим. Он любил свою работу, она составляла весь 
смысл его существования, а за каким чертом жить, если скучно?
Судя по тому, что под телеграммой стояла подпись подполковника Колнаи, начальника 
разведсектора, можно было надеяться на что­нибудь живое. И все­таки Зепп немного 
волновался. Всю дорогу он проделал на мотоциклете, чтоб как следует разогнать кровь. Гнал 
на восьмидесяти, останавливался лишь залить бензина да сжевать бутерброд. Когда показался 
шлагбаум, кордон первой линии оцепления, фон Теофельс не сбавил скорость, а еще наподдал 
газу и эффектно затормозил у самого шлагбаума.
 
Чем ближе к замку, тем больше на дороге становилось автомобилей. Черные, стремительные, 
они летели в Ставку и обратно, доставляя воинских начальников и курьеров с секретными 
пакетами. Будто вороны вокруг вороньего гнездовья, подумал Зепп, которого предстоящая 
встреча настраивала на поэтический лад. Он даже запел по­русски: «Не стая воронов 
слеталась на груды тлеющих костей…» Лихой ветер уносил песню вместе с дорожной пылью.
Ах, если б снова за линию фронта! Надоело ходить в мундире, жить по правилам.
Правда, минувшим летом он занимался делом невидным и неблагодарным, но очень, очень 
занятным: налаживал у союзников­австрийцев новую систему фронтовой разведдеятельности 
(собственная разработка). Идея была здравая, простая, всем выгодная. Обычный шпион, 
обслуживающий зону боевых действий, труслив и бездеятелен. Его можно понять – если 
попадется, сразу вздернут или расстреляют. Заработки чепуховые, а риску много. Из­за этого 
агенты добывают мало информации и многое присочиняют.
Что придумал Зепп? Пойманных русских шпионов не казнить, а перекупать. Мол, зачем 
человеку существовать на жалованье от одного начальства, когда можно получать сразу два 
вознаграждения, в рублях и в кронах? И своим агентам рекомендовалось то же самое: идти с 
повинной к русским и предлагать свои услуги.
Выгода здесь не только в двойной оплате. Еще важнее безопасность. Виселицы можно не 
бояться, от патрулей не прятаться, через линию фронта переправят в лучшем виде и так 
далее. Противник снабжает двойника ложными сведениями, по которым легко вычислить 
истинное положение дел. Люди оживают, начинают давать превосходные результаты. Потерь 
минимум. Красота!
Конечно, есть риск, что шпион­двоеженец сочтет главной супругой русскую разведку, но это 
вряд ли. Помогут два обстоятельства. Во­первых, нужно больше платить. Во­вторых (это 
главное), сердечнее относиться. Всякому приятно, когда его уважают. Особенно если твое 
ремесло у дураков считается презренным. Вот русские офицеры агенту руки не подают, 
разговаривают брезгливо, иной раз и сесть не предложат. А мы не то что руку – обнимем и к 
263155676.001.png
груди прижмем, про семью расспросим, водочки­наливочки с героем выпьем, поахаем на все 
его приключения. С душой надо к сотрудникам относиться, и они в лепешку разобьются, 
чтобы оправдать такое к себе расположение.
Поработал неплохо, австрийские коллеги остались довольны. Но именно из­за этого возникла 
следующая командировка, исключительного занудства. Генерал­полковник фон Гетцендорф 
личным письмом попросил фельдмаршала фон Гинденбурга откомандировать в распоряжение 
австрийской Ставки капитана фон Теофельса для организации охраны сверхсекретного 
объекта: 305­миллиметровой чудо­пушки «Шкода», предназначенной для стрельбы 
бронебойными снарядами по мощным крепостным укреплениям. Ради повышения статуса 
присвоили Зеппу внеочередной чин (было бы за что), дали штат сотрудников, и несколько 
недель новоиспеченный майор катался взад­вперед по железным дорогам. Работа по 
обеспечению безопасности была ерундовая, любой педант бы справился, но сколько волынки, 
сколько нудной суеты! Стальное чудовище можно транспортировать только в разобранном 
виде, на нескольких платформах. При каждой сборке­разборке тысяча формальностей. В 
момент выстрела, который осуществляется дистанционно, нельзя приближаться к орудию 
ближе, чем на триста метров, иначе смертельная контузия. В конце концов Теофельс 
запросился в отпуск для поправки здоровья: мигрень, тремор, частичная потеря слуха. К 
черту такую статусность.
Но и в отпуске скоро соскучился. Не был он создан для семейной жизни. Не та порода, не та 
группа крови. Вернуться под древние своды родового замка, конечно, было приятно. Жена 
содержала Теофельс в образцовом порядке. И сама она тоже была совершенно образцовая. 
Настоящая генеральская дочь, воспитанная в традициях долга и ответственности. Для 
разведчика, чья жизнь принадлежит службе, а наезды домой редки и нерегулярны, никакая 
иная супруга не подошла бы. Просто не выдержала бы такого сосуществования. Зепп 
относился к жене с уважением и благодарностью, как на фронте относятся к надежному тылу, 
о котором можно не заботиться. Ирма платила мужу той же монетой, ведь он был герой, 
настоящий немецкий офицер.
Оба держались в высшей степени тактично. Своими проблемами друг друга не обременяли, а 
общая зона ответственности у супругов была только одна – воспитание сына. Здесь всё тоже 
обстояло почти идеально. Мальчик рос шустрый, смелый, любознательный. На папу глядел с 
трогательным обожанием. Не полюбить малютку было трудно, пришлось задействовать всю 
недюжинную выдержку.
Любовь – чувство, в которое Йозеф фон Теофельс не то чтоб не верил (отлично верил и не раз 
использовал в работе), но которое считал для настоящего разведчика недопустимым.
Не совсем так. Любить можно, даже полезно что­нибудь абстрактное: Родину, нацию, идею, 
принцип. Такая любовь делает человека сильней, может превратить его в стальной таран, всё 
сметающий на пути.
Но любовь  к кому­то,  к конкретному человеку делает тебя уязвимым, а значит, слабым. 
Оглянешься на бегу, дрогнешь в миг выбора, поддашься жалости – и всё, проиграл. В 
сущности, жизнь состоит из череды побед и поражений. Маленьких, средних, больших. 
Бывают слабаки, которые никогда и ни в чем не побеждают. Но нет таких героев, кто вовсе не 
ведает проигрыша. Задача – концентрировать силы на главных целях, без сожаления жертвуя 
третьестепенными. Тот же закон, что на войне. Собрал войска в кулак, прорвал фронт или 
нанес мощный фланговый удар, а прочее мелочи. Победителей не судят.
Йозеф фон Теофельс был однолюбом. Он знал лишь одну всепоглощающую страсть – любовь 
к победе. Не важно в чем. В деле, которым он в данный момент занимался и которому отдавал 
все силы своего острого ума и бронированной воли. В этом и заключался источник его силы, 
его смелости. Чувство страха майору было неведомо – так, что­то смутное вспоминалось из 
раннего детства, не более. Зачем жить, если ты разбит? Чем проиграть, лучше погибнуть.
Жена – та понимала. В душу не лезла, довольствовалась тем, что Зепп ей давал. Но сын был 
еще маленький. Усвоить зепповскую диалектику любви он был пока не в состоянии. Смешной 
рыжик таращился на бравого папашу круглыми глазенками, которые так и сияли любовью.
Словами объяснять было рано. Только поступками. Как вчера, при расставании.
24 часа назад 
Ровно сутки назад, когда Зепп, получив интересную телеграмму, моментально собрался в 
дорогу, жена с сыном вышли его проводить к воротам. Ирма вела себя безукоризненно. За 
полчаса собрала саквояж и провизию в дорогу, обняла, сдержанно поцеловала сухими губами. 
Даже улыбнулась. Зеппу показалось, что без печали, но это его нисколько не задело.
Зато сынишка держался из рук вон. Шестой год уже, а разнюнился. Всхлипывал, лепетал 
«папа, папа, не уезжай». Ужасно хотелось его прижать к себе, потереться носом о теплую 
макушку, но Зепп стиснул зубы. Слабость – как гниль. Ее надо вырезать, выжигать в 
зародыше, пока не расползлась.
Применительно к сыну у него тоже была цель: вырастить его настоящим фон Теофельсом. 
Удастся – будет победа. Не удастся – поражение.
Майор наклонился к сыну и больно щелкнул его железным пальцем по носу. Из симпатичной 
веснушчатой кнопки полилась кровь.
 
Что отцу понравилось – малыш не заревел, а только уставился снизу вверх непонимающими, 
широко раскрытыми глазами. Есть характер, есть!
Жена сделала движение, словно хотела притянуть сына к себе. В ее взгляде промелькнул не 
то страх, не то гнев. Но сдержалась, не подвела.
Всё это, разумеется, Зеппу было неприятно. Хорошо бы парень запомнил этот маленький урок 
на всю жизнь.
Вряд ли, конечно, одного щелчка будет достаточно. Щелчок – чепуха. В свое время сам Зепп 
получил от родителя урок куда более памятный.
Сколько же прошло лет?
24 года назад 
– …Главное же – вы отдадите мне сына! И навсегда – слышите, навсегда – оставите его в 
покое! Я не допущу, чтобы мой мальчик стал, таким как вы! Как все мужчины вашего 
проклятого рода!
Мать закашлялась. Она была сильно простужена, врачи подозревали пневмонию.
Десятилетний Зепп прятался за дверью. Когда в коридоре раздались тяжелые шаги, мальчик 
выскользнул через гардеробную. Он знал, что отцу не понравится нарушение режима. Ночью 
ребенок должен находиться в постели и спать. Выскользнуть Зепп выскользнул, но не ушел. 
Ему хотелось посмотреть, что произойдет. Днем мать о чем­то долго спорила с отцом, из 
спальни доносился ее сорванный голос и хриплый кашель. И сейчас, ночью, целуя сына, она 
успела сказать, что скоро они заживут по­другому.
И вот он прижался к щели, подслушивал, как Эвелина фон Теофельс выдвигает своему 
супругу ультиматум. Он даст ей развод и полную свободу, мальчик будет жить с ней.
Зепп вырос с матерью, отца видел редко. Если бы больше вообще никогда не увидел, не 
заплакал бы. Зепп был всецело на стороне Эвелины и боялся только одного – что она не 
выдержит спокойного, ледяного голоса, которым говорил с ней оберст­лейтенант фон 
Теофельс.
– Вы меня не интересуете, – с непоколебимым терпением повторил отец. – Можете уезжать 
куда вам угодно. Супруга, не сознающая своего долга, мне не нужна. Я дам вам развод. 
Можете забрать себе дочь, ее вы все равно безвозвратно испортили. Но превратить Йозефа в 
размазню я не позволю. Он Теофельс. Я отправлю его в кадетский корпус. Вы никогда его 
больше не увидите. И не упрашивайте. Вы меня знаете, я своих решений не меняю.
Мальчик задрожал в темной комнатке, где пахло духами, мехом и чуть­чуть нафталином. Но 
263155676.002.png
Zgłoś jeśli naruszono regulamin